Перевёртыш
– …они ведь, заморские бабы, знамо какие – тощие да больные, к нашей тутошней слякоти не приспособлены. Оченно уж студёно им, дунь-плюнь – сразу загнётся!
Мужики дружно загоготали. Самый болтливый – борода веником – схватил кружку и в несколько глотков опустошил. Крякнул, смачно рыгнул, отёр усы и продолжил:
– Не чета они нашим красавицам, как есть не чета! Наши-то все как одна царевны! Вот-кось, гляди… Маня! Марусь! Подь сюда!
Они загомонили, застучали кружками, замахали наперебой статной, при теле, подавальщице.
К вечеру трактир в Мокрицах был, как всегда, переполнен. Собранный по большаку проезжий люд торопился нанять на ночь комнату, койку или на худой конец лавку в углу, коли уже всё окажется занято. Николаю Степановичу Вязину, отставному чиновнику 14 класса, бывшему письмоводителю при судебном приставе города Н-ска, ещё с утра повезло разжиться небольшой комнатушкой. Окна выходили во двор, и о жестяные откосы непрестанно колотил дождь.
В отличие от других гостей, он планировал выехать к ночи, с тем чтобы по пустому тракту быстрее добраться до места. Теперь же он сидел с краю длинного струганого стола и неспеша возил ложкой в миске со щами. Непогода заставила его задержаться – хотя промокнуть он не боялся, но лошадь жалел, потому сидел в ожидании, пока ливень утихнет. Впрочем, “климатическая неприятность”, как называл такую погоду Николай Степанович, обернулась к лучшему, потому как рядом собралась развесёлая компания, и разговор там неожиданно повернул на очень интересную для него тему.
Тем временем служанка, покачивая неохватными бёдрами, подплыла к их столу, бахнула кружки, взвизгнула, когда Борода ущипнул её за зад и, укоризненно, хотя и кокетливо глядя через плечо, удалилась.
– Во! Видали?! – торжествующе крякнул Борода. – Вот это краса! А не то шо… Тьфу!
И, смачно сплюнув на пол, ценитель женской красоты вновь приложился к кружке.
– Хороша! – согласился сидящий с ним рядом мужичок в армяке. – Но ты давай, Кузьма, дальше рассказывай.
– Да погоди… Об чём это я? А! Так вот, говорю, жена-то у нового барина оказалась чудна! Волос чёрный волной, лицом смуглая, фигурой тонкая. Когда старый барин-то помер, сынок его из-за морей возвернулся, и её с собой притащил. Тутась как раз тогда купцы обозом стояли, а барин всё хотел заморской своей угодить, да и скупил у тех купцов всё подчистую. Мы с мужиками пока тюки в барскую усадьбу таскали, на ту красавишну во как насмотрелись!
Он черканул себя по горлу ребром ладони и понизил вдруг голос, но у Николая Степановича, по счастью, был очень хороший слух.
– Так-то она всё в окошке маячила, но как зыркнет бывало глазищами своими чёрными, ровно в бездну по самую макушку уйдёшь! Ужасть одна! Ну да барин-то видать подход к ней какой-никакой нашёл али задобрил шелками обозными, да только не прошло и полгода, как она понесла. А как барчонок родился, так день ото дня стала чахнуть и померла вскорости. Барин от горя ровно с ума сошёл. Обмыть, отпеть жену по-христиански не дал, всё бормотал, что, дескать, живая она. Не можно, говорит, живую в могилу класть! Дохтур-то из города приезжал, осматривал – как есть мёртвая баба, но барин – нет, ни в какую. Оставил её в спальне лежать, не подпускал никого. Пусть, говорит, выспится, устала она. Девять дней в комнату никого не пускал, уж и священник к нему приходил, стыдил, божьей карой пугал, всё нипочём! На девятый день к вечеру насилу его повязали, да войдя в комнату ахнули – барыни-то в кровати и нету!
– Врёшь поди! – сидящий напротив Кузьмы седой дед, хмуро поглядел на рассказчика.
– Вот те крест! Всё обыскали – нет как нет. А барин вдруг враз успокоился. На всё, говорит, воля божья, раз уж случилось так, буду сам сына растить. Закрылся затворником в усадьбе и почитай восемь лет уж почти никуда не выходит. Барчонка и вовсе не видел никто! Барин даже девок всех из дому погнал – видано ли такое?! Осталась одна, как её… горнишная, что с евонной женой из-за моря приехала. Но от неё толку нет, потому как немая она, и ежели когда со двора и выходит, рассказать всё равно ничего не расскажет. Да только с тех пор… – тут он оглянулся по сторонам, и Николай Степанович принялся усердно давиться щами, делая вид, что разговор за другим концом стола его совсем не интересует. – С тех пор, говорят, тварь какая-то в лесу завелась. Навроде змеюки огромной. И ежели кто на неё наткнётся, живой не уйдёт!
– А откудова ж тогда про неё узнали? – засомневался старик.
– Да оттудова, что люди в лесу пропадать начали! И люди, и бабы, и дети, кто в лес войдёт, так Бог весть, выйдет ли! Следователь с города приезжал, большой человек, всё разнюхивал, по лесу шастал, искал. Вот он-то змеюкины следы и нашёл. Строго-настрого наказал по одному в лес не ходить, пока рептилию не изловят. Да только люди-то не дураки, сразу смекнули: то баба барина нашего змеёй обратилась, потому как ведьма заморская. Изловить её надобно, не то так и будем всю жизнь от каждой тени шарахаться.
Мужики покивали. Потом дед философски заметил:
– Все бабы змеи! Всех-то, знать, не переловишь!
А второй задумчиво возразил:
– А може оно и так… Брательник мой матросом, когда служил, сказывал, что бывают в дальних краях такие огроменные змеюки – Анакобры. Длиной саженей в пять, а какие и в десять! Такая проглотит и не подавится.
– И чего, брательник твой сам их видал? – недоверчиво хмыкнул старик.
– Та не, сам не видал… А подельники его – да.
– Тьфу ты! – старик скривился. – Брехуны вы оба.
– Чего?! Да мы…
Дальше Николай Степанович слушать не стал, рассудив, что больше ничего интересного он не узнает. Были у него, правда, несколько вопросов к Кузьме, но задавать их он поостерёгся – внимания лишнего привлекать к себе не хотел. Потому, отставив в сторону миску, вышел на двор проверить, как там погода. До барской усадьбы он планировал добраться ещё до полудня...
Продолжение в прикреплённой статье
#Истории_Снарка@diewelle0